Перед вами копия картины Казимира Малевича «Скачет красная конница» (1928-1932 год), находящейся в Русском Музее. Эта яркая авангардистская работа не слишком известна современному зрителю, а также замечательно не похожа на другие картины из нашего каталога, что и подтолкнуло нас к приобретению ее копии для нашего магазина.

Советские искусствоведы считали работу прокоммунистической, воспеванием революции, и долгое время это была единственная признаваемая советской властью абстрактная картина художника. В своих манифестах 1915-1916 годов Каземир Малевич действительно приветствует революцию — по крайней мере, революцию в искусстве. Художники-новаторы того времени призывают заметить наконец новую красоту в современной жизни, красоту машин, скорости, техники, нового ритма, темпа... Может быть и красоту революции, красной конницы? «Тела их летают на аэропланах, а искусство и жизнь прикрывают халатами Неронов и Тицианов», — говорил художник о верности академизму в живописи. По нашему мнению, эта картина и есть призыв Малевича «сбросить халаты прошлого» и выйти навстречу современной жизни, находить новые красоты, а красная конница — не большевистская пропаганда, а революция в искусстве. Любопытно, однако, что при этом сам художник использует столь классический (времен Тициана!) прием в построении композиции, как использование «божественной пропорции» (в оригинале линия горизонта делит полотно в пропорции золотого сечения).

Важными задачами для художников начала XX века стали передача скорости («красота скорости вечна») и направления движения (отчасти достигается смещением «центра тяжести» скачущей конницы вправо). Даже название, что интересно, не «Красная конница», а «Скачет красная конница», — важность движения подчеркивается: изображается не конница, а то, что она скачет, движется. При передаче этого движения цельность фигур исчезает, вместо этого мы видим как бы мелькающие части их тел. Это изначально футуристический прием для передачи впечатления движения. Дай художник мчащимся всадникам четкие очертания, цельность фигурам — и он прикрепит их к холсту, как прикрепляются насекомые в коллекции энтомолога, и они, заточенные в позу бега, застынут на одном месте.

Однако в разломах и нарушении цельности предметов Малевич видел не только передачу движения вещей, но и их «разрушение на пути выхода в беспредметное». Кони революции искусства не только на полной скорости мчатся, неся с собой перемены, но и на ходу теряют цельность, ибо перемены эти — грядущее беспредметное творчество, которое Малевич в манифестах супрематизма называется единственно настоящим. Земля под их ногами, не имеющая никакого сходства с реальным миром, есть созидание собственной земли, фундамента нового искусства, где нет места формам натуры.

Искусствоведы советской эпохи видели и в этой «земле в разрезе» веяния материалистической философии. Однако, читая манифесты Малевича, кажется, что раскрашенная плоскость под ногами скачущих коней символизирует именно новые принципы живописного искусства, где нет места повторению, но есть чистое созидание. «Раскрашенная плоскость — есть живая реальная форма», результат акта творения. Истинное творчество вместо повторения, господство над формами натуры — вот самоцель.

Другая цель — освобождение цвета (красок), провозглашаемого Малевичем живописной сущностью, которая всегда убивалась сюжетом. «Краска находилась в угнетении здравого смысла, была порабощена им. И дух краски слабел и угасал. Но когда он побеждал здравый смысл, тогда краски лились на ненавистную им форму реальных вещей». Таким образом, красная конница — революция в искусстве: поиск новой красоты, освобождение цвета и выход в беспредметное. И пусть сейчас мы видим, что новое искусство 20 века не вытеснило, не победило академизма, классики, реализма; что людям остались милы и пейзажи, и цветы, и обнаженные женщины, а живые раскрашенные плоскости так и не полюбились, но интересно все же погрузиться на время в те веяния, те идеи, те громкие революционные заявления авангардистов и футуристов. Они заявляли, в частности, что пишут картины не ради того, чтобы было красиво, но словно против их воли, иногда получалось именно так.